Михаил Гундарин читает свои стихи

СЕМИДЕСЯТЫЕ

На каникулах, возле Бийска,
А сегодня мы на базаре –
Грязном, скомканном как записка,
Как окурок на тротуаре.
Жарко. Люди толпятся возле
Деревянного туалета.
Солнце в плечи колотит гвозди,
Бесполезно пылится лето.
Сонно стелется «Арлекино»
По киоскам и по прилавкам.
Под ногами сухая глина,
Издыхающая муравка.
Здесь толпа без конца и края,
Огород разномастной речи...
И русалка – точь-в-точь такая
У соседа на левом предплечье.
(Он кедровые ложки режет
он ругается тяжким матом,
ходит, курит в майке несвежей
и глаза его – две гранаты)
А русалка-то – среди лилий,
На ковре. Не ковер, а сказка,
Где отсутствие четких линий
Искупается красок пляской.
Самодельное, как окрошка,
В стиле ранних пятидесятых -
В золотые миры окошко
Из прокуренной тесной хаты.
Может, это о Пугачевой,
Может быть, о грядушем порно,
Что-то есть в картинке кичевой,
В дне, пропахшем известью хлорной.
Наши бредни об океане
В изнывающем, злом июле,
Чья-то смерть на большом экране
И мясник на скрипучем стуле.
Сонный морок, распад империй,
Все, что было и будет с нами,
Все падения и потери –
Здесь, в рисованной телеграмме.
Раскрывайся, тройной гармошкой
Косо сложенная записка!
Жизнь, стучи деревянной ложкой
По базарной площади Бийска.

Из книги стихов «Явления».

Текст стихотворения несколько отличается от того, что автор декламирует на видео. Михаил Гундарин прокомментировал это так: «Вариативность это нормально. Вон рокеры на каждом концерте что-то меняют. И я».

***

Полуэктов видит короткий сон:
горящие города.
Просыпаясь, берется за телефон,
сообщает туда, куда.

Это просто работа. Его оклад
не зависит от темы сна.
Важно, чтобы записывал все подряд,
разберется сама страна.

Полуэктов трогал ядерный гриб,
но медаль получил за то,
что однажды увидел двух мертвых рыб
в алюминиевых пальто.

***

Петров закончил заготовки
обыденное моросит
троллейбус двинул с остановки
и не дождался, паразит

Петров, зачем свои соленья
ты кутал в старое пальто?
из огурцов и перцев тленья
не избежал еще никто

ты скажешь плотная закрутка
и ледяные погреба
плывет немытая маршрутка
Петров, а я скажу судьба

НОВОГОДНЕЕ

Мне этот оливье —
вообще чужое блюдо.
И все ж привет семье,
невидимой отсюда.
Еще или уже
они в 80-х
на верхнем этаже...
...В-четвертых или пятых,
не трогайте меня!
Себе оставьте сдачу!
Я сам остаток дня,
я сам себя потрачу.

ПОСЛЕДНИЙ ТРОЛЛЕЙБУС

В сторону Серебряного Бора,
(как темна листва его густая!)
по волнам ночного разговора
движемся, почти что засыпая.
День был жарок, полночь — неизбежна,
за окном то смерть, то бакалея.
Приближаясь к линии прибрежной
замирает старая аллея.
И уже невидимы ансамбли
новых зданий, слепленных по-птичьи.
Созданный единым взмахом сабли,
крепкий берег ждет своей добычи.
Надо стать прозрачней, неприметней
стеклышка троллейбусной теплицы,
чтоб исчезнуть с девяностолетней,
так и недописанной страницы!

***

А день был таким простым,
ясным, определенным,
зеленым и золотым,
золотым и зеленым.
Утром хвалили нас,
вечером — обижали.
Свет потихоньку гас,
размывая детали.
В темноте полетим
к огонькам отдаленным,
зеленым и золотым,
золотым и зеленым.