Книга стихов Евгения Банникова. Барнаул 2005. Снабжена алфавитным указателем. Редактор Михаил Гундарин. Скачать «Евгений Банников. Присутствие. Стихи. Барнаул 2005.» в формате txt.
И… (№1)
…и ни о чем, и обо всем.
И пустота, и пресыщенье.
Прикосновение к плечу
Плечом…
Холодное волненье.
Последний шаг.
И все слова
Затиснуты меж фолиантов.
Мечты даруют нам права
На жизнь.
И спутниками Данта
Пытаемся вообразить
Себя.
Но выдумка наивна.
Есть две возможности любить:
Слова
И женщин.
Примитивно
Все остальное,
Может быть...
ОСЕННЕE
Мыслей невысказанных безбрежность.
Слов недосказанных невпроворот.
Как запоздалая тихая нежность
Ранняя осень под утро грядет…
Грусть непонятная в радостном взгляде.
За беспорядочным ворохом снов
Стихотворение в детской тетради
Как пожелтевшего луга покров.
***
Погашен свет. И едкие чернила
Забрызгали потрескавшийся стол.
Разбужен непонятной, чуждой силой
Засушенный на память богомол.
Неразличим среди кроводвиженья
Мой робкий пульс. Встревожена метель.
Во тьме родится истинное зренье.
Надрезан нерв. И горяча постель.
***
Бывает такое — душа замирает.
И тихо рождается чудо.
И сердце раскрыто. Но память не знает
Нисходит такое откуда.
Бывает такое — внезапно проснешься
От щебета мыслей. Невольно
Душою незримого мира коснешься.
Становится сладко и больно.
Все станет понятным. Вселенная дышит
С тобой в унисон. И далекий
Неведомый кто-то тебя, вдруг, услышит.
И ты не такой одинокий.
Все беды рассеются. Сгинут печали.
Покой и блаженство, и.… Впрочем,
Мгновенье прошло. Начинаем сначала.
Нас новое утро морочит.
УТРО
Остаток сна приходит невзначай.
И, извиняясь за свое вторженье,
Собой являет Тайну и Печаль,
Задев последний пласт воображенья.
Вместив в себя нетронутый эфир,
Восстановит разрушенную Трою.
И, выбиваясь из последних сил,
Не даст ни утешенья, ни покоя.
До слез обидно, чуть глаза открыв,
Вдруг, узнавать кровати очертанья.
Разбужен пульс. Зато потерян миф,
Оставшийся навеки без названья.
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ
Дм. Николаеву
Как долго длится умирание!
Как ясно кажутся в бреду
За стенкой чьи-то восклицания
Беседой ангелов в саду
Уже нездешнем.… И в горячечной,
Непостижимой глубине,
Чужой, но близкий кто-то прячется
И все-то знает обо мне.
И ничего уже не скроется
В пыли рассыпанных минут.
И к сердцу прикоснется Троица
Навечно... Иль на пять минут?
Неважно. Оправданье близится
Потерянного бытия.
Как тянутся минуты кризиса!
И как легка душа моя.
***
Порою не договоришь,
О чем-то важном не расскажешь…
И в одиночестве коришь
Свою неловкость. Страшно даже
Становится. Лишь вязкий бред
И тьма. И все. Так до рассвета
Пытаешься найти ответ
На свой вопрос. Но нет ответа.
Под утро встанешь. Крепкий чай
Развеет смутную тревогу.
А если вспомнишь, невзначай,
Свои сомненья, то, ей-богу,
Лишь улыбнешься. И пойдешь
Вершить дневное расписанье.
И, вряд ли в суете найдешь
Забытое самосознанье.
***
Снуют туда-сюда-обратно
Чужие люди. Суетятся.
Года уходят безвозвратно.
Вокруг лишь призраки толпятся.
И что-то шепчут. Краем уха
Я этот шепот различаю.
Так памятен и мил для слуха
Он, как печенье утром к чаю.
Но позапрошлые заботы
Уходят, забиваясь в норы,
Когда встаешь и на работу
Спешишь. И не вернешься скоро.
И вечером дела иные…
Так постепенно забываем,
Когда мы были молодые.
И вряд мы вернемся к чаю.
КАНУН
Святой безмедник перед сном
Разломит черствую полушку.
Затянет тягостный псалом.
И отойдет, оставив душу
Блуждать по старым чердакам
И под ноги, — застывшим млеком,
Чтоб по тяжелым каблукам
Читать написанное веком…
Так снятся сплошь дурные сны, —
Песком во рту, сердечной болью.
Но с лучшей, неземной юдолью
Мы вовсе не обручены.
Так, может быть, и я скончаюсь
В пустой квартире поутру,
Петлею шелковой, отчаясь,
Черты случайные сотру.
И будет тихо оседать
За ворот редким прохожанам
Все тот же снег, — моя печать, —
По разным городам и странам.
Декабрь окончен. Наши сны
Уже иной эпохой дышат.
По-новогоднему на крышах
Искрится снег другой страны.
СИМВОЛИЗМ
Здесь — дыхание гор и степей,
Тайны скифских курганов и шепот
Неразборчивый древних царей,
Поколений утраченный опыт.
Здесь таится Божественный код,
Открывающий Вечности двери, —
Ищут все, но никто не найдет
Без простого умения — верить!
Эти горы — последний приют
Сокровенного. Словно молитву
Ветры грустную песню поют,
Предрекая Небесную битву.
То, что кроется в слове Алтай,
Не раскрыть никаким переводом.
В этом слове Декабрь и Май,
Здесь Неволя моя и Свобода.
ALTAI: cooler locale
Такое чудо:
Горы да леса,
Да плюс равнины.
Так контрастность Божья,
Как с чертова глядится колеса,
Раскинувшись сибирским бездорожьем.
Еще суметы всюду по дворам
Хранимы своевременной прохладой,
Еще полувесенние ветра
Снегов не гонят блещущее стадо.
На полдень путь:
От бесконечных вьюг
Отпускники стремятся
И бродяги.
В горах абориген-алтаец тюк
Набьет сегодня шкурками летяги.
Вернется в юрту. Отоспится. И
Начнет неторопливо и со вкусом
Рассказывать про подвиги свои,
Приврав чуть-чуть, чтоб не казаться трусом.
Охотник меткий, парень низкорослый,
Не верит в городские чудеса:
Он знает для Чего и Кем он послан
На эту землю, в эти вот леса.
ОКТЯБРЬ НА АЛТАЕ
Не по-птичьи, так по-человечьи
Осень пусть исполнит свой концерт.
Там деревья, как большие свечи.
Там очарованьем дышит смерть.
Там цевница северного ветра
Ночесь предвещала холода.
Там вопросы тонут без ответа,
Стынет в ведрах талая вода...
Небо ближе...
И далече песня
Стелется по склонам синих гор.
И хрустальным голосом про вечность
Звезды затевают разговор
.
Стороною пролегла дорога
Кали-юги, гибнущей в огне.
На вершинах этих имя Бога
Прозвучит пронзительней вдвойне...
***
Чужой в стране гипербореев,
Овидий вглядывался в быт
Моих прапрадедов, жалея
О том, что в Риме он забыт.
Обиды цепко жали горло.
Один вопрос в душе разлит:
О, Боги, подскажите, скоро ль,
Мне император все простит?
А рядом с ним мой темный предок,
Вспахав корягою пласты
Земли нетронутой, обедом,
Нехитрым, странника гостил.
И слушал говор, чуждый уху.
Но в такт сочувственно кивал.
Прощаясь, мой прапрадед руку
Поэту дружески пожал.
***
Искать свои истоки не берусь.
Того, что знаю, мне вполне довольно:
Полония, Украйна, Беларусь,
Россия и татары (самовольно).
Быть может, предок мой, вспахав надел,
Стирая пот с лица, измыслил то же.
Да быстро позабыл. В тени присел.
И задремал на травах, как на ложе.
Я через много-много лет живу.
Спи прадед, о пустом не размышляя.
Размеренно по жилам, наяву,
Течет во мне былых столетий стая.
***
Мой дед не обуздал коня.
А потому погиб без срока.
Ему горланила сорока
Об этом ровно за три дня.
Он не поверил. Вышел в поле.
На руку повод намотал.
А жеребец, почуя волю,
Всхрапнул и бешено погнал.
И волочил его жестоко,
На шее бубенцом звеня…
Мой дед не обуздал коня.
А потому погиб без срока.
***
Знакомая с детства картина,
Нетронутый временем вид:
Заросшая речка. И спины
Полей тракторист бороздит.
Грачи деловитые ищут
В полях полусонных червей.
Да поезд, ушедший, все тише
Стучит на прощанье. Сильней
К полудню печет. По дороге
Проселочной путь невелик.
Уже заждались на пороге
Родные мне люди,— старик,
Еще моложавый, старуха
(Пока еще ходит она).
И шепчет: «Эй, дедко, послухай,
Осталась надежа одна,
Что сын не забудет дорогу
До дома родного. Придет.
А мы подождем понемногу…
Да вот же он, полем бредет”.
Мне все здесь знакомо до боли.
Здесь детство и юность мои.
И то ощущение воли
И счастья. Я все сохранил.
***
Эти дни и ночи будут длиться
Бесконечной вереницей лет.
Мне б воды колодезной напиться,
В детство окунуться им вослед.
Но стоит ли тот поселок дачный,
Где, бывало, лето проводил,
Где рыбалкой хвастался удачной,
Молоко парное утром пил?
Годы заплутали в закоулках
Памяти. Услужливо она
Выдает лишь снимок Барнаулки,
Речки, что виднелась из окна.
А ведь я дышал и видел лето!
Я стрекоз восторженно ловил.
Все ушло. Но где-то есть все это…
Ведь я счастлив был, я этим жил.
Осторожно, чтоб не потревожить
Редкого волнения в душе,
Я пытаюсь запахи умножить
Тех минут, что не придут уже.
***
Провинциальные дворы,
Где тополя, и где старухи
Пылят до сумречной поры
И в духоте резвятся мухи.
Здесь каждый пьян. Но вряд ли сыт.
За неимением иного,
Неспешно усыхает быт
И корчится в бессильи Слово,
Преобразуясь в грубый мат.
Таков удел глубин России.
Искать, кто в этом виноват
Бессмысленно и некрасиво.
Но прочь закисшую мораль!
Жизнь продолжается любая.
За январем придет февраль,
А там — недалеко до мая.
Пределы Божии пусты.
Но все предчувствием томится.
Он вышел, как выходишь ты
Из дому, чтобы возвратиться.
***
Вот он, город мой, пыльный и скушный.
Переполненный транспорт гудит,
Как обкуренный улей в удушье…
Ночь, чем ближе к рассвету, тем глуше,
Утро, словно трамвай дребезжит.
Эх, Сибирь, растакая-сякая!
Пуп вселенной, алтайский сморчок.
По ночам комары, не смолкая,
Третьей казни заводят смычок.
Здесь Алыпы-Манаши, Ульгени
Обратились в досадные сны —
Ходят-бродят обиженной тенью,
Позабыты, наивны, страшны.
Агаряне крикливой толпою
Полонили пространство и быт.
Сонный город с надрывом и болью
Персиянскою речью изрыт.
Дух Заходный смешался с Востоком.
Водку русскую пьют болдыри.
Ночью, словно туземцы, жестоки,
Днем — пьяны до вечерней зари.
Вот, он, город мой. Сонный и душный.
Комариною песней звеня,
Ночь, чем ближе к рассвету, тем глуше,
Тем тоскливей и суше удушье,
На бетонных тропах бытия.
ФЕВРАЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ
Стучит синица: подоконник пуст.
Она привыкла к лучшим отношеньям.
Ей наплевать на временную грусть
Кормильца, без большого угощенья.
Взъерошен птах. Иль птаха? Все одно.
Пьянит горячих крошек сладкий запах.
На утреннем морозце бьет в окно
Пичуга, ожидая завтрак.
А мне с утра привиделся февраль
Другой. Не этот. Было ли такое?
Возможно, ветер, зыбкий, колкий враль,
Тревожит наваждение ночное.
На запах детства стайкою синиц
Слетелись ожидания пустые.
На мираже давно ушедших лиц
Снежинки тают, бледно-голубые.
Все было так же. Утром, сквозь стекло,
Смотрел на завороженный, нездешний,
Звенящий день. И сладостно влекло
Быть там. Вздохнуть поглубже и поспешно
Скатиться вниз с горы. И снова вверх,
Мешая в легких зимний день и счастье.
Так было б славно! Только, как на грех,
Простуда цепко держит за запястье.
Зимой светлеют комнаты. Листва
Уже не заслоняет шумно неба.
И снег, как тень подмокшего листа
Со строчками дорог. Но я там не был.
Мне это только снилось. Видит Бог,
Я быть хотел. Но верю без успеха,
Что на морозце крепком сладкий вздох
Моим был вздохом. А не чьим-то смехом.
Как полусон тревожит по ночам,
Так, может быть, и детство снится нам.
***
Нам недоступно наше прошлое.
Поэтому так неуютно,
Когда снимаем платье ношенное
И носим новое прилюдно.
Но вечерами возвращаемся
На свои теплые диваны.
В воспоминанья облачаемся.
И погружаемся в нирвану.
СТАРЫЙ ШУТ
…А я войду Жокрисом из старинных
Французских фарсов. Фыркает партер.
Струфокамил, своей ногою длинной,
Меня подденет. Вылечу. Потерь
Немного будет. Я камзол поправлю,
Перо на шляпе распушу. И, вот,
Вхожу опять, доверчивый и славный,
Смешно скривив свой некрасивый рот.
Что мне до этих ржущих идиотов!
Что им до грустных песенок моих!
Но я пою. И, от жары и пота,
Мне кажется, мой голос слишком тих.
В моем убогом ящике-гримерной
Останется, когда издохну я:
Холодный чай в стакане, мел, да черный
Обломок туши, старая туфля…
Пожалуй, все. Иного не ищите.
Я стар, но умален в своем быту.
Мой выход? Да, иду.… Ах, не свищите…
Противный страус на своем посту
Бессмысленно взирает в пустоту.
СМЕРТЬ ПОЭТА
Не птица Пэн промчалась надо мной,
Но белый тигр подкрался темной ночью.
И напевает ветер золотой
О том, чего душа моя не хочет.
Я все ступени мудрости прошел.
Преодолел экзамены в столице.
И все бы ничего, но хорошо
Подмазаны начальственные лица.
Куда стремишься, Желтая река?
От старости мой желтый лик уродлив…
Но твердо и уверенно рука
Выводит свой последний иероглиф.
ВАКХАНАЛИЯ
Тишины не желаю.
Прошу, заведите часы.
Пусть стучат себе мерно,
Калеча безмолвие неба.
Пусть их звон подтверждает,
Что помыслы наши чисты,
Что со временем боль
Обязательно скатится в небыль.
Так верши, Дионис,
Свой уверенный триумф
По кругу!
Ощущенье свободы
Неведомо трезвым умам.
В эту ночь нашим женщинам
Будь полновластным супругом,
С нами чаши и гимны свои
Разделив пополам.
Окрыленная мысль
Поселилась в мерцающей сказке.
Что ты можешь сказать,
Неудавшийся, слабый язык!
Слух подвержен давно
Позабытой наивной проказе.
Остается лишь крик,
Полудетский, восторженный крик.
Растлевая природу,
Слова гениальных созвучий
Невоскресших поэтов
Раздавят мембрану души.
Нам останется день,
Заменивший надежду на случай.
Нам останется ночь,
Чтобы вечный обряд завершить.
ПАДШИЙ АНГЕЛ
Лоб в огне живот в грязи...
Хармс
Я совершил свой грех на небесах.
И вот, низвергнут. Вечность ускользнула.
Меня моя гордыня обманула.
С тех пор я здесь, отверженный в веках.
Не отряхнуть земной, тяжелый прах
С усталых ног. Безумного разгула
Не искупить. Так ветер в парусах
Скрывает ужас штормового гула.
Что говорить о вечной силе зла,
Когда уже не распустить узла,
Затянутого собственной рукою.
На шее крест —- дамокловым мечем.
И слишком поздно каяться. Ни в чем
Не будет ни спасенья, ни покоя.
***
К. Филатову
Вот только б немного холодного утром неверья,
Как чай, позабытый вчера за захлопнутой дверью.
Как легкие снежные хлопья январскою ночью.
Как неоживленный, забытый подстрочник.
Всего-ничего в пожеланьи простом затаилось.
Чтоб теплая сказка наутро бесшумно забылась.
Забились подальше в глухую нору подсознанья
Ночные тревоги, бесправные наши желанья.
Чем проще, тем хуже для общего непониманья
Наивная вера в мудреное чистописанье.
Больничной сиреной прорвется нарыв откровенья.
Лиловые вены немного добавят сомненья.
Так пусть шаловливой сонатой порадует Вебер.
Нет смысла молить о пощаде оглохшее небо.
Какой в том резон? Пусть забудется все это. Впрочем,
Не холод сковал позабытый упрямый подстрочник.
***
Причащения жаждет душа.
Сопричастья к полету птицы.
Ах, как хочется, не спеша,
Горним воздухом насладиться!
И до самого дня Суда
Принимать щебетанье пташье,
Как призывную песнь, куда
Так стремится сознанье наше.
Не за тем ли холмом, устав,
Горизонт остановит бег,
Чтоб, крыла свои распростав,
В поднебесье взмыл человек?
Все, что прежде давило грудь,
Пусть останется ниже снов.
Очертанья земные сдуть
Волен ветер с парящих слов.
И тогда запоет душа
О скольжении птичьих крыл.
И вернется тогда, не спеша,
Все, что помнил, но позабыл.
ЛЕТО
А. Курносову
Полузакрыты окна по ночам.
Полубессмысленны чудные сновиденья.
Как будто информацию скачал
С чужой дискеты
Ангел вдохновенья.
Ненарушаема мембрана тишины.
Лишь за окном
То птичий щелк, то шорох.
В каких краях,
В каких мирах иных
Я затерялся?
И в каких просторах?
Еще не душно. Не пришла пора.
Прохладный воздух
Нежно гладит кожу.
Но, полноте,
Бессмысленна игра
С бессонницей.
Так продолжать негоже…
Да, вот, и утро. Розовеет синь.
Соседские коты опять несчастны.
Встречая солнце,
Шторы отодвинь.
До сумерек
Сны наши
Не опасны.
***
...Осточертели толстые тома.
Святых отцов тяжел суровый ропот.
В окно ползет предутренний туман,
Бодрящий, но потусторонний опыт.
Не знаю чем закончить эту ночь.
Плетется мысль, как варварский орнамент.
Взлететь отсюда был бы я не прочь,
Да держит ноги предрассудков камень.
О, как же ты пугающе жива,
Душа моя! Но сладко осознанье,
Что вряд ли все закончится, едва
Я выйду за порог существованья.
Трепещет вечность, — только прикоснись, —
На тонкой грани недоступных смыслов.
Невероятность, под названьем Жизнь,
Прозрачной каплей в пустоте повисла.
***
В. Банникову
Бессонница приводит к пробужденью
Уснувших мыслей. Новая ступень
В попытке сбросить саван наважденья,
Отторгнув то, чему названье — день.
Вот и сентябрь заглянул в лицо.
И проступило желтизной усталой
То, что назвали радости концом
И разочарования началом.
Холодный воздух освежит умы
От пьяного угара и рутины.
Но, что излечит душу от чумы
Искусственности или скарлатины?
Существованье — не подарок свыше.
В конце-концов, любой из нас должник.
И благо, если в небесах услышат
И разберут наш низменный язык.
Все так. Чужой огонь — не факел Прометея.
Лишь в созерцании снов есть смысл бытия.
И разве в том вопрос, с кем спит сейчас Психея?
И, может быть, совсем не я вчерашний я.
***
О том, что делать нам — звезду не запросить.
О том, что нам не делать — знаем сами.
Так и живем, почти не смея жить,
Под этими пустыми небесами.
Что кажется улыбкою кота,
Назавтра обернется пастью тигра,
Разверзнутой для... Впрочем, пустота
Влилась морозцем в злые наши игры.
Я превратил поэзию в судьбу.
Или судьбу в поэзию? Что — тоже.
И каждый день веду свою, о, Боже!,
С реальностью неравную борьбу.
Не те слова, что слышаться, живут.
Усталость и неверие — едины.
Но как же страшно оказаться тут,
На, уносимой в неизвестность, льдине…
Все больше снов, похожих на усилья
Проснуться. И все меньше дней в году.
И человек страдает от бескрылья,
Как птица в затянувшемся аду.
За скользкой бесконечностью дорог
Не проследить напрасного побега.
Встревожен Ангел Ночи, но не мог
И он служить надежным оберегом.
И мы уже не помним этот век.
Да и к чему? Сплошное бездорожье
Удержит опустившихся калек
В безвременьи, отравленном безбожьем.
Красиво жить... Со смыслом умереть…
Не нам дарован этот трудный жребий.
А посему — забудемся и, впредь,
Все помыслы о зрелищах и хлебе.
A CAPPELLA
Нет, я не умер, я в ином
Соизмереньи тьмы и света,
Где машет радужным крылом
Моя последняя комета.
Там дать, что взять, —
Один ответ.
Там тайный акт совокупленья
Того, чье прозвище — Поэт
И той, чье имя — Вдохновенье
Не отвергает Бытия,
Как акта вечного Творенья…
А значит и не умер я, —
Я лишь в ином соизмереньи.
Того, кому дано войти
В мое последнее жилище,
Я, может, встречу на пути…
А, может, нет, — пускай поищет.
***
Круг замкнут. Вертится шальная,
Однообразная весна.
И мысли ссорятся, играя
С глухой затравленностью сна.
И ни ответа, ни привета.
Лишь запоздалый, бледный след
На миг оставила комета…
Подушка смята. Подогрет
На кухне завтрак. И, зевая,
Встаешь без цели и без сна.
Безумно вертится шальная,
Однообразная весна.
Напрасны всякие приметы,
Когда уже у края рва
Пытаешься просить совета
У Господина-и-Раба.
Окончен Бал. Но жгучей пляской
Кровь все еще заражена.
И, под потрескавшейся маской,
В лице душа отражена.
***
Л. С.
Услышать шорохи ночные
И приглушенный шепот снов,
И, из глубин души, глухие,
Лишь всплески самых главных слов.
Наплывы образов и звуков
То будят, то ввергают в бред.
Но чьи-то бережные руки
На лбу оставили свой след.
Необъяснимо и тревожно
Проснуться рано поутру.
И вглядываться осторожно
В сырую мглу и пустоту.
Приговорить себя к изгнанью
Поможет мне бродяга Плиний.
Там сохранит мое сознанье
Чудной иероглиф сказки синей.
***
Сергею Клюшникову
Мы все богаты собственной мечтой.
Водянка снов почти неизлечима.
Домыкала юродивость. Покой
Давно стал прахом, как величье Рима.
Не сдержит нарождающийся ритм
Багровой пошлости, трагедии лиловой.
Очнуться страшно. И лежит, разбит,
Дух, выпущенный под ночным покровом.
Так не взлететь иному не дано!
Латынцы рано празднуют победы.
У них, там, превосходное вино.
Зато у нас душевные беседы.
Дай, милый мой, мне сроку пару дней.
Я выберусь из мрачного запоя.
Чем больше грязи, тем оно верней, —
Не больно будет от чужих помоев.
Почетно не прельститься Амнерис,
Рабыне нумибийской предпочтенье
Отдав... Увы, блистательный каприз
Нам не грозит. Чужое поколенье,
Мы видим сны чужие. А свою,
Жизнь, многие бессмысленно пропьют,
Задолбаную бытом и погодой,
Леча желудок водкой, матом, содой,
Да, изредка, музыкой... Всяк из нас
На этот случай свой рецепт имеет.
Сподвинь, Господь, отбросить все сейчас,
Чем не подняться в будущем с коленей.
***
Сергею Селиванову
Бреду по черным пятнам недомолвок,
Отторгнутый от сна,
Случайной встречи гость,
Рождественской звезды
Отброшенный осколок,
Рассыпавшийся бред,
Судьбою сжатый в горсть.
Случайные огни отпугивают жизнью
Чужих тревог.
Плывущий из-под ног
Сырой асфальт —
Неверен и капризен.
Тосклив и скучен
Спящий городок.
Повержен тот, кому названье — разум.
В иных мирах к утру
Отыщет тело он.
Нависший мрак
Так сладко безобразен!
Ночь минет.
А затем, —
Бред переходит в сон.
***
Чем дальше вглубь души, тем призрачней тревога,
Светлее небеса и чище горизонт.
Настойчиво влечет в прямую путь-дорогу.
Откладывать поход на завтра не резон.
Погасшая звезда не принесет покоя.
Разоблаченье лжи — возможно, та же ложь.
Быть может, обманул лукавый голубь Ноя,
Быть может, нет.… Но что с того возьмешь!
Устать не мудрено от этой сладкой доли,
Когда дышать легко и умереть не в труд,
Когда и чувствуешь, и мыслишь поневоле,
И бодро шествуешь туда, куда ведут.
Но по ночам, в постели, после душа,
Лежишь, глаза закрыв, готовый встретить сон,
Лишь мельком ощутив, что выпускаешь душу
До третьих петухов из тесной кельи вон…
***
А. Бажану
Какое торжество готовит древний Рим?
К. Батюшков
Коварен на сюрпризы Древний Рим.
Растерянной толпе приятствен голос Пресли.
Сам черт не брат! К утру перегорим, —
С похмелья хороши чужие песни.
Вот, и Господь затерян меж созвездий.
Полуневольный вздох вступает в тихий спор
С последнею листвою. И, как прежде,
Призрачно бытие, полузабыт раздор.
К чему нам Рим? Разбуженная совесть
Чуть глаз открыв, пустилась в новый сон.
Кто написал такую злую повесть,
Где все мы замурованы в бетон?
Где каждый будет сотни раз расстрелян
Непониманьем удивленных глаз,
Где молодое, дерзостное племя
Пройдет победным маршем мимо нас…
Вон, чья-то тень парит над лобным местом.
Что? Говоришь, крылатый Серафим?
С похмелья хороши чужие песни.
Какое торжество готовит Древний Рим?
***
Жизнь без надежды невозможна.
Я жив. И значит — я надеюсь.
Пусть слишком робко. Осторожно.
В тени. Но все же — я имеюсь.
Существованье — неизбежно.
Я выдан в мир. Я не просил.
И что? Теперь я буду нежно
Носить ту искру, что носил
Отец.
И дед носил.
И прадед.
И будут сыновья носить.
Мы все в строю. Как на параде.
И, значит — будем вечно жить.
НЕДУГ
Николаю Бажану
Судьба не улыбнулась, как бывает,
Но усмехнулась, так непримиримо,
Что до сих пор по коже пробегает
Холодный ежик ужаса, без грима.
Беда не поддается ожиданью.
Подкравшись незаметно, со спины,
Коснется обжигающею дланью
Твоей руки. Без видимой вины.
Герр Тейфель — господин не лежебока, —
Работы много, непочатый край.
Он выбьет почву из-под ног до срока,
С усмешкой, вспомнив, как потерян Рай.
Мы обретаем смысл Бытия
На тусклый миг. Насмешлива природа
Настолько, что ни я, ни до меня,
Ни после, не отыщем цели сроду.
Мы будем терпеливо ожидать,
Мы можем знать.… Увы, не мы узнаем
То, чем могли бы в этом мире стать,
Не будь конец так явно осязаем.
Все верно. Только надо ли жалеть
О доле этой? Дух сопротивленья
В нас все же продолжает тихо тлеть.
И видится надежда на спасенье.
***
Кто размазал по небу гуашь,
Серо-голубую краску дней?
Розовый рисует карандаш
Полосу закатную по ней.
Кто-то напевает за окном.
Нет, не птицы. Я услышать силюсь,
Как поют о призрачном, о том,
Что мне в этой жизни только снилось.
Кто и где, и как раскрасил мне
Небеса и душу—неизвестно.
Мне бы жить в заоблачной стране.
Но я здесь. В обличии телесном.
Пойте, птицы. Напевай и ты,
Дух незримый. Нет противоречий
В ваших песнях. Если вы на Ты
С разумом моим, тогда — до встречи.
***
А. П.
Каким же, словом тешить уши нам,
Когда слова, как ангелы, порочны?
Так мы ввергаем души в эти ночи,
Как христианство вылилось в ислам.
Но не спеши построить новый храм.
Еще у старых слишком многоточий.
Достаточно искать. А не захочешь…
Что ж, доверяй смекалке и рукам.
Таков удел. Слова не доведут
До истины. И без того дойдут
Чужому посоху покорные кретины.
Усни. И позабудь полдневный жар.
Из книг, что ни прочтешь — один кошмар.
Хорош лишь чай с вареньем из малины.
***
Вяч. Десятову
Попробуй разложить родную речь,
Не повредив основ правописанья.
Нам не сберечь того, что не сберечь
И не предотвратить своих желаний.
Или предотвратить? Чтоб снова пасть
Под натиском чудовищных прозрений.
Ах, черт возьми, Какая злая власть
В Полупонятных древних откровеньях!
Пирр оказался далеко не глуп
И не далек от истины и боли:
От пропасти спасет любой уступ.
И разочарование в покое.
Как трудно снова выйти из волны
Полупонятных сонных причитаний.
Как трудно отказаться от войны,
Которую ведет твое сознанье.
***
Я люблю эти редкие будни
Посреди карнавальной тщеты.
Круглый год барабаны и бубны,
И ночные блудницы, и ты,
Боже, редко даришь откровенье,
Гнев твой редко ниспослан тобой
В этот мир за мои преступленья,
Совершенные даже не мной.
Не разбужен и не успокоен,
В вакханалии страстного сна,
Я не слышу твоих колоколен.
Да и воля твоя не ясна.
Но бывают такие мгновенья, —
Вдруг, стихают тромбоны и бубны.
И рождается стихотворенье
В эти тихие, светлые будни.
***
N. N.
Без слов и тишины молчанье невозможно,
Как невозможен лист без пишущей руки.
Попробуй, прикоснись, но только осторожно
К своей душе…
Зачем тебе другой (другая)? У соседей
Традиционный гам, привычный и пустой.
Зачем.… Когда душа густою ночью бредит,
Когда душа…
Осталось час, ну, два, от силы, и трамваи
Отстукают рассвет и заведут часы.
Живи, пока живешь, оторванным от стаи.
Живи, пока…
Их встречи так редки.
Но здесь они совпали:
Без слов и тишины молчанию не жить.
Твоя душа устала и устали
Твои глаза…
***
А. Саломатову
Мы вскоре все разучимся любить,
Устав от ожидания финала.
Так легче, в одиночку, говорить
Стихи, среди пустой и гулкой залы.
И ничего не чувствовать вокруг.
Вернее, опьянев воображеньем,
Вселенной подарить десятый круг,
Запутавшись в своем предназначеньи.
Прискорбно, друг, испив смертельный яд,
Не умереть, а предлагать по новой…
И не однажды. Много раз подряд
Играть в слова, пренебрегая Словом.
Коварный Дант, как пишут, презирал
Неверие в любое воскресенье.
И чей-то дух неведомый витал
Над головами верящих в Спасенье…
Все ныне дефицит: и Божий дар,
И Божия яичница. Довольно.
Мир так живуч! А значит, слишком стар.
Заешь пивко сухариком и солью.
ПОСЛЕДНИЙ АРИЙ
Рожденный в месяце Азар,
Хранимый временем и местом,
Я не спешу поднять глаза
С негодованьем и протестом.
Какой в том прок? Мой Ангел сдох.
Сын Аримана правит балом.
И на изысканный порок
Лег отсвет полного бокала.
За песню не благодарю
Ни небеса, ни эту землю.
Последним вскриком одарю
Того, кому уже не внемлю:
Прости, Владыка, и прощай,
Доброжелатель мой и критик.
Гостеприимства символ, чай,
Из треснувшей пиалы вытек.
Не суетись, не наливай
По-новой, в новую посуду.
Давай, исчезнем невзначай,
Пообещав потомкам чудо.
Войдем с тобою в жизнь наречий
Чужих, как древний караван…
Но, угрожая жизни вечной,
Уже взошла звезда Кайван.
Заходный дух страдает астмой.
На затихающий этюд
Ложится музыкою гласных
Пернатый щебет: ТЮ-ПЭ-ТЮ*…
*По бретонски означает — ТАК, ИЛИ ИНАЧЕ
***
Ну, вот и все.
Последний скрип подмостков.
И Гамлет в трансе.
Клавдий уличен.
Поэзия, растерзанная прозой…
Агонией кончающийся сон.
Ну, вот и все.
А далее — по схеме:
Закат. Ахилл. Четыре цикла. Бред.
Видение похищенной Елены
Уносится в забрезживший рассвет.
Все так.
Отец оправдывает жертву.
И жертву сын приносит, устремив
Свой вечный взор
К поэзии и смерти.
Любая фраза —
Повторенный миф.
Интерпретатор древних изречений,
Больной пророк,
Внемли своей судьбе!
Четыре цикла,
Что лучей скрещенье,
Пришиты к остывающей звезде.
Окончен звук.
Зачеркнутой строфою
Родится пятый миф перед зарей.
Но Гамлет,
Приготовившийся к бою,
Вновь не способен
Совладать с собой.
***
Мир слишком мрачен,
Чтобы знать о нём
Нам сверх того,
Что этот мир прекрасен.
Зигзаг судьбы.
Коварный пас конём.
Ответный ход
Для партии напрасен.
Пора менять условия игры.
Переходить от шахмат
К сборке пазлов.
Нам этот мир
Приносит не дары,
А чувств и мыслей
Грустную заразу.
И, всё же, мир прекрасен.
И не в том
Всё дело,
Что он мрачен и тревожен.
И пусть его.
Раскаемся потом.
Пока живём.
И мир для нас —
Возможен.
***
Б. Капустину
Игра на ощупь за спиной
Вещей не каждому понятна.
Вот почему и мы с тобой
Ведём беседы так невнятно.
И если что-то не даётся, —
Не от того, что не дано.
Послушай, сердце ночи бьётся
В твоё закрытое окно.
Ih kann nich Anders — тем и стой!
Случайный пессимист прохожий,
Тебе скажу я: мы с тобой
До безобразия похожи.
Чай неиндийский на столе,
Бутыль с заморскою отравой…
Ни о тебе, ни обо мне
Не вспомнит дряхлая держава.
Забудь и ты. И не тужи.
Тебя уже тогда не стало,
Когда ахейские мужи
Ещё бродили по Уралу.
И наша ложь — совсем не ложь.
А лишь лукавый пас природы.
И хочешь, нет ли.… А живёшь
С непохмелившимся народом.
И так же, мучимый тоской,
Пьёшь из потира злое зелье.
И так же бьешься головой
В своём безвыходном веселье…
***
Паутинку, в утреннем лесу
От росы провисшую на рассвете,
Тишину, я вряд ли донесу…
Выроню. Все завершится этим.
Треск трамваев, мерный гул авто
Разом уничтожат божье чудо…
Все равно, спасибо, мир, за то,
Что я был и есть. И, к счастью, буду
Завтра, послезавтра, повторять
Тщетные попытки сохраненья
Снов.… Но все закончится, опять,
Лишь еще одним стихотвореньем.
Да и ладно. Выпавших минут
Хватит на последующие всходы.
Пусть не я, другие пронесут
Эту тишину сквозь дни и годы…
***
Андрею Лушникову
Я выпал в тягостный осадок.
Иль в непутёвое житьё?
И так стремителен и сладок
Мир, где кружится вороньё
Над разрушающейся крышей
Устроенного бытия!
И нет надежды, что услышит
Призыв небес душа моя…
Надежды нет. Но есть желанье
Продлить хотя бы этот час.
И вновь течёт очарованье
По жилам каждого из нас.
И значит — может загореться
В тоннеле слабый огонёк,
И нам удастся отогреться,
И встать, сомненьям поперёк.
В осадок выпал? Эка доля!
К чему ведёт протяжный плач?
Взгляни — вокруг трепещут воля
И счастье будущих удач.
Мир слишком призрачен. И сладок.
Отринув старое нытьё,
Я понял — с ним бороться надо
И вновь выстраивать житьё…
***
Но я предупреждаю вас,
Что я живу в последний раз.
А. Ахматова
Так много всякого вершил,
Что, видимо, ещё придётся
Родиться снова: я грешил,
И грех мой чем-то отзовётся.
Жалеть об этом — новый грех.
Усугублять иных не буду.
Пусть слышится и плач, и смех
Над городом моим повсюду.
Тогда, быть может, и придёт
Освобожденье. Но покуда —
Ещё не раз произойдёт
Во мне преображенья чудо.
НАЧАЛО ЗИМЫ
Беда не в том, что стелется туман
Над нашей степью, — горы не далече.
А в том, что мы привыкли чтить обман
Без боли за расстройство человечье.
Последуй же совету мудрецов
Далёкого Тибета. Может статься,
Они и правы, — память праотцев
Не может в нас бесследно затеряться.
Ещё последуй мудрым, посмотри
Программу сообщений о погоде.
Вернее будет, что ни говори,
Нередко ошибаются в народе.
Не восторгаясь стынущим дождём,
Не огорчаясь утреннему хладу,
Мы терпеливо и привычно ждём
Морозца, как обещанной награды
За грязь и сырость выпавших недель,
За смутное предчувствие чего-то
Неизъяснимого. И первая метель
Нам кажется Божественной работой.
И впрямь, очистить наш замшелый быт
Вполне возможно. Было бы стремленье.
Пусть жжёт мороз. Пусть снег с утра валит.
Мы до весны дойдём без сожаленья…
***
Я буду вечно жить ночной росой
Над этими полянами, незримый,
Где злые ветры тянут за собой
Бредущих неохотно пилигримов.
Забавно умереть в своей стране
И вечным духом странствовать по миру,
В котором сказки сложат обо мне,
Где выведен я вовсе не кумиром.
Последнему бродяге освежу
Своей прохладой утреннею ноги.
Ни слова на прощанье не скажу.
Слова, — что пыль столетий вдоль дороги.
Всё так же будет длиться круговерть
Вселенной. И всё так же бесконечно
В Любовь, как в зеркало,
Смотреться будет Смерть:
В них кроется простое чувство —
Вечность.
***
Я ни над чьей душою не довлел.
Лишь над своей. И то непроизвольно.
Мой Ангел тихо мимо пролетел.
А мне лишь на мгновенье стало больно.
С тех пор я жду, когда вернётся он.
Но, видимо, напрасны ожиданья.
И дуют ветры с четырёх сторон,
Невольно расширяя мирозданье…
И… (№2)
И ветер, дурень, в спину подтолкнет, —
Иди, мол, и не думай о возможном…
И там, на стрелке железнодорожной,
История твой призрак изжует.
И ты, не веря собственным глазам,
И не успев, почти что испугаться,
Используешь возможность рассмеяться,
Инертно отбывая к праотцам.
***
Светлые книги ещё не написаны.
Славные сказки упрятаны в дебрях.
Ветер, волнуясь, листву перелистывал.
Ветер, волнуясь, поэзии требовал.
Небо, утратив свою непорочность,
Юрких прохожих слезой орошало.
Редкими каплями падали строчки
С крыши хрипящего глухо вокзала.
Кто-то кого-то, волнуясь, разыскивал.
Кто-то уехал, со всеми расставшись.
А под ногами, последними брызгами,
Искрились строчки поэзии нашей…
VELUT AEGRI SOMNIA…*
(Фрагменты)
Словно сновидения больного,
рождаются причудливые образы...
Начало стиха Горация
Я отпустил тоску свою на волю,
Позволив ей разлиться на столе.
Она же, ухватив меня за горло,
Все мысли стерла, все желанья
Стерла, оставив лишь чернильное п
Теперь один мне путь —
Дорогами империй,
Будь Рим то,
Или долгая Россия,
Где многим, как и мне,
Не все простили,
Бродить среди туманов и неверий.
…………………………………………
Иду без троп.
Кругом развалин груды,
Былых эпох былые миражи,
Обрывки снов, как черепки посуды,
Которые беспомощно сложил
Историк, долго мучимый простудой
……………………………………………
Но пыльный город,
Мрачный от предчувствий,
Которые так просто не отпустят,
Вдруг, вырос предо мною, как мираж,
Как времени и жизни сонный страж.
Я обойти хотел. Да только где там!
На многие бесчисленные лета
Я был бы обречен дорогой этой.
Пришлось войт
Ни стен, ни зданий, что видны снаружи…
Лишь степь, да обжигающая стужа,
Да русло пересохнувшей реки.
Растерянности, коль с мозгами дружен,
Тут в самый раз явиться…
Но, увы,
Ни удивленья, ни иной заботы…
Присел и жду, средь вымершей травы,
Неведомо, кого-то или что-то.
Холодный ветер доносил едва
Обрывки то ли песен, то ли плача.
Казались, еле слышные слова
(Иль, может быть, кружилась голова?)
Дыханием вселенной. А иначе,
Как объяснить, что, средь пустой равнины,
Я понял, вдруг, величие задачи
Своей,
Хотя и не был исполином
……………………………………………………
Хотя никто не появился, было
Такое чувство, будто бы застыла
Событий штормовая канитель
И мой корабль крепко сел на мель.
А ветер в спину дул, что было силы.
……………………………………………
Я с ветром этим слился поневоле.
И ринулся кружить над мертвым полем,
Над городом, растаявшем во мне.
И был доволен этой дикой ролью—
Владеть страной, не ведомым стране.
Но, может, все невидимо лишь мне,
А остальные дышат, учат в школе,
Торгуют, любят, счастливо живут
И свой кусок, блаженствуя, жуют?
Живут, жуют, да, изредка, имут
Своих подруг. И полагают также,
Что корень бытия под ними, тут.
И с этой мыслью спать ложатся, даже
Не ведая о том, что не уснут,
А, лишь, приснятся мне среди развалин,
Где человек из мрамора изваян
По прихоти, доступной пониманью
Лишь в редких снах, причудливых и злых,
Последних обитателей окраин
Вселенной, удостоивших вниманьем
Пять-шесть планет, холодных и пустых.
………………………………………………
А ветер выл. Я тоже вместе с ветром
В бессилии выл таким же точно метром:
Я не хотел быть чьим-то жутким сном.
И жалость с омерзением смешались
К моим собратьям, что в испуге жались,
Бежав от одиночества. Но гром
Развеял эту грустную картину…
Я пепельницу близко пододвинул
На край стола, уснувши за столом.
Она упала с грохотом и звоном.
Проснулся я тревожно и со стоном.
На высохших губах — чернил пятно.
И солнце нагло рвется сквозь окно.
-
*VELUT AEGRI SOMNIA - мне нравятся больные сновиденья.
***
А прошлое все легендарней.
А будущее все смешней.
Нас разбросало так бездарно
В каталоге ночей и дней.
Вечерний ветер взять на ощупь
Нам было запросто. И сны
Вокруг бродили темной ночью,
Как ночи белые ясны,
Маня предчувствием весны.
Своих подруг еще любили…
Своих друзей еще ценили…
Учились… Пили… Говорили
О Соловьеве и Гюйо…
Стихи писали… Славно жили…
В эпоху замкнутых времен
Нам мир казался, ё-моё!!!,
Открытым с четырех сторон.
Давно уже что было, сплыло.
И, в старомодности, пошлы,
Для поколения дебилов,
Которых Родина взрастила,
Мы проходили и прошли…
...Года обычно пролетели.
Прошли часы и дни, спеша.
И, только, перезвон капели
Моя услышала душа.
И, слава Богу!
Чуть дыша,
Я вечность слушаю с надеждой.
Почти, как прежде.
Алфавитный Указатель
A CAPPELLA (Нет, я не умер, я в ином)
ALTAI: cooler locale (Такое чудо)
VELUT AEGRI SOMNIA (Я отпустил тоску свою на волю)
А прошлое все легендарней
А я войду Жокрисом из старинных (СТАРЫЙ ШУТ)
Беда не в том, что стелется туман (НАЧАЛО ЗИМЫ)
Без слов и тишины молчанье невозможно
Бессонница приводит к пробужденью
Бреду по черным пятнам недомолвок
Бывает такое — душа замирает
ВАКХАНАЛИЯ (Тишины не желаю)
Вот он, город мой, пыльный и скушный
Вот только б немного холодного утром неверья
ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ (Как долго длится умирание)
Жизнь без надежды невозможна
Здесь — дыхание гор и степей (СИМВОЛИЗМ)
Знакомая с детства картина
И ветер, дурень, в спину подтолкнет (И… (№2))
и ни о чем, и обо всем (И… (№1))
Игра на ощупь за спиной
Искать свои истоки не берусь
И… (№1) (и ни о чем, и обо всем)
И… (№2) (И ветер, дурень, в спину подтолкнет)
Как долго длится умирание (ВЫЗДОРОВЛЕНИЕ)
Каким же, словом тешить уши нам
КАНУН (Святой безмедник перед сном)
Коварен на сюрпризы Древний Рим
Круг замкнут. Вертится шальная
Кто размазал по небу гуашь
ЛЕТО (Полузакрыты окна по ночам)
Мир слишком мрачен
Мой дед не обуздал коня
Мы все богаты собственной мечтой
Мы вскоре все разучимся любить
Мыслей невысказанных безбрежность (ОСЕННЕE)
Нам недоступно наше прошлое
НАЧАЛО ЗИМЫ (Беда не в том, что стелется туман)
Не по-птичьи, так по-человечьи (ОКТЯБРЬ НА АЛТАЕ)
Не птица Пэн промчалась надо мной (СМЕРТЬ ПОЭТА)
НЕДУГ (Судьба не улыбнулась, как бывает)
Нет, я не умер, я в ином (A CAPPELLA)
Ну, вот и все
О том, что делать нам — звезду не запросить
ОКТЯБРЬ НА АЛТАЕ (Не по-птичьи, так по-человечьи)
ОСЕННЕE (Мыслей невысказанных безбрежность)
Остаток сна приходит невзначай (УТРО)
Осточертели толстые тома
ПАДШИЙ АНГЕЛ (Я совершил свой грех на небесах)
Паутинку, в утреннем лесу
Погашен свет. И едкие чернила
Полузакрыты окна по ночам (ЛЕТО)
Попробуй разложить родную речь
Порою не договоришь
ПОСЛЕДНИЙ АРИЙ (Рожденный в месяце Азар)
Причащения жаждет душа
Провинциальные дворы
Рожденный в месяце Азар (ПОСЛЕДНИЙ АРИЙ)
Светлые книги ещё не написаны
Святой безмедник перед сном (КАНУН)
СИМВОЛИЗМ (Здесь — дыхание гор и степей)
СМЕРТЬ ПОЭТА (Не птица Пэн промчалась надо мной)
Снуют туда-сюда-обратно
СТАРЫЙ ШУТ (А я войду Жокрисом из старинных)
Стучит синица: подоконник пуст (ФЕВРАЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ)
Судьба не улыбнулась, как бывает (НЕДУГ)
Так много всякого вершил
Такое чудо (ALTAI: cooler locale)
Тишины не желаю (ВАКХАНАЛИЯ)
Услышать шорохи ночные
УТРО (Остаток сна приходит невзначай)
ФЕВРАЛЬСКАЯ ЭЛЕГИЯ (Стучит синица: подоконник пуст)
Чем дальше вглубь души, тем призрачней тревога
Чужой в стране гипербореев
Эти дни и ночи будут длиться
Я буду вечно жить ночной росой
Я выпал в тягостный осадок
Я люблю эти редкие будни
Я ни над чьей душою не довлел
Я отпустил тоску свою на волю (VELUT AEGRI SOMNIA)
Я совершил свой грех на небесах (ПАДШИЙ АНГЕЛ)